Желтый свет – Читать бесплатно электронную книгу Желтый свет. Константин Георгиевич Паустовский онлайн. Скачать в FB2, EPUB, MOBI

Константин Паустовский — Желтый свет: читать сказку для детей, текст онлайн на РуСтих

Я проснулся серым утром. Комната была залита ровным желтым светом, будто от керосиновой лампы. Свет шел снизу, из окна, и ярче всего освещал бревенчатый потолок.

Странный свет – неяркий и неподвижный – был непохож на солнечный. Это светили осенние листья. За ветреную и долгую ночь сад сбросил сухую листву, она лежала шумными грудами на земле и распространяла тусклое сияние. От этого сияния лица людей казались загорелыми, а страницы книг на столе как будто покрылись слоем воска.

Так началась осень. Для меня она пришла сразу в это утро. До тех пор я ее почти не замечал: в саду еще не было запаха прелой листвы, вода в озерах не зеленела, и жгучий иней еще не лежал по утрам на дощатой крыше.

Осень пришла внезапно. Так приходит ощущение счастья от самых незаметных вещей – от далекого пароходного гудка на Оке или от случайной улыбки.

Осень пришла врасплох и завладела землей – садами и реками, лесами и воздухом, полями и птицами. Все сразу стало осенним.

В саду суетились синицы. Крик их был похож на звон разбитого стекла. Они висели вниз головами на ветках и заглядывали в окно из-под листьев клена.

Каждое утро в саду, как на острове, собирались перелетные птицы. Под свист, клекот и карканье в ветвях поднималась суматоха. Только днем в саду было тихо: беспокойные птицы улетали на юг.

Начался листопад. Листья падали дни и ночи. Они то косо летели по ветру, то отвесно ложились в сырую траву. Леса моросили дождем облетавшей листвы. Этот дождь шел неделями. Только к концу сентября перелески обнажились, и сквозь чащу деревьев стала видна синяя даль сжатых полей.

Тогда же старик Прохор, рыболов и корзинщик (в Солотче почти все старики делаются с возрастом корзинщиками), рассказал мне сказку об осени. До тех пор я эту сказку никогда не слышал,– должно быть, Прохор ее выдумал сам.

– Ты гляди кругом,– говорил мне Прохор, ковыряя шилом лапоть,– ты присматривайся, милый человек, чем каждая птица или, скажем, иная какая живность дышит. Гляди, объясняй. А то скажут: зря учился. К примеру, лист осенью слетает, а людям невдомек, что человек в этом деле – главный ответчик. Человек, скажем, выдумал порох. Враг его разорви вместе с тем порохом! Сам я тоже порохом баловался. В давние времена сковали деревенские кузнецы первое ружьишко, набили порохом, и попало то ружьишко дураку. Шел дурак лесом и увидел, как иволги летят под небесами, летят желтые веселые птицы и пересвистываются, зазывают гостей. Дурак ударил по ним из обоих стволов – и полетел золотой пух на землю, упал на леса, и леса посохли, пожухли и в одночасье опали. А иные листья, куда попала птичья кровь, покраснели и тоже осыпались. Небось видел в лесу – есть лист желтый и есть лист красный. До того времени вся птица зимовала у нас. Даже журавль и тот никуда не подавался. А леса и лето и зиму стояли в листьях, цветах и грибах. И снега на было. Не было зимы, говорю. Не было! Да на кой она ляд сдалась нам, зимa, скажи на милость?! Какой с нее интерес? Убил дурак первую птицу – и загрустила земля. Начались с той поры листопады, и мокрая осень, и листобойные ветры, и зимы. И птица испугалась, от нас отлетает, обиделась на человека. Так-то, милый, выходит, что мы себе навредили, и надобно нам ничего не портить, а крепко беречь.

– Что беречь?

– Ну, скажем, птицу разную. Или лес. Или воду, чтобы прозрачность в ней была. Все, брат, береги, а то будешь землей швыряться и дошвыряешься до погибели.

Я изучал осень упорно и долго. Для того чтобы увидеть по-настоящему, надо убедить себя, что ты видишь это впервые в жизни. Так было и с осенью. Я уверил себя, что эта осень первая и последняя в моей жизни. Это помогло мне пристальнее всмотреться в нее и увидеть многое, чего я не видел раньше, когда осени проходили, не оставляя никакого следа, кроме памяти о слякоти и мокрых московских крышах.

Я узнал, что осень смешала все чистые краски, какие существуют на земле, и нанесла их, как на холст, на далекие пространства земли и неба.

Я видел листву, не только золотую и пурпурную, но и алую, фиолетовую, коричневую, черную, серую и почти белую. Краски казались особенно мягкими из-за осенней мглы, неподвижно висевшей в воздухе. А когда шли дожди, мягкость красок сменялась блеском. Небо, покрытое облаками, все же давало достаточно света, чтобы мокрые леса могли загораться вдали, как багряные пожары. В сосновых чащах дрожали от холода березы, осыпанные сусальной позолотой. Эхо от ударов топора, далекое ауканье баб и ветер от крыльев пролетевшей птицы стряхивали эту листву. Вокруг стволов лежали широкие круги от палых листьев. Деревья начинали желтеть снизу: я видел осины, красные внизу и совсем еще зеленые на верхушках.

Однажды осенью я ехал на лодке по Прорве. Был полдень. Низкое солнце висело на юге. Его косой свет падал на темную воду и отражался от нее. Полосы солнечных отблесков от волн, поднятых веслами, мерно бежали по берегам, поднимаясь от воды и потухая в вершинах деревьев. Полосы света проникали в гущу трав и кустарников, и на одно мгновенье берега вспыхивали сотнями красок, будто солнечный луч ударял в россыпи разноцветной руды. Свет открывал то черные блестящие стебли травы с оранжевыми засохшими ягодами, то огненные шапки мухоморов, как будто забрызганные мелом, то слитки слежавшихся дубовых листьев и красные спинки божьих коровок.

Часто осенью я пристально следил за опадающими листьями, чтобы поймать ту незаметную долю секунды, когда лист отделяется от ветки и начинает падать на землю. Но это мне долго не удавалось. Я читал в старых книгах о том, как шуршат падающие листья, но я никогда не слышал этого звука. Если листья и шуршали, то только на земле, под ногами человека. Шорох листьев в воздухе казался мне таким же неправдоподобным, как рассказы о том, что весной слышно, как прорастает трава.

Я был, конечно, неправ. Нужно было время, чтобы слух, отупевший от скрежета городских улиц, мог отдохнуть и уловить очень чистые и точные звуки осенней земли.

Как-то поздним вечером я вышел в сад, к колодцу. Я поставил на сруб тусклый керосиновый фонарь «летучую мышь» и достал воды. В ведре плавали листья. Они были всюду. От них нигде нельзя было избавиться. Черный хлеб из пекарни приносили с прилипшими к нему мокрыми листьями. Ветер бросал горсти листьев на стол, на койку, на пол, на книги, а то дорожкам сада было трудно ходить: приходилось идти по листьям, как зо глубокому снегу. Листья мы находили в карманах своих дождевых плащей, в кепках, в волосах – всюду. Мы спали на них и насквозь пропитались их запахом.

Бывают осенние ночи, оглохшие и немые, когда безветрие стоит над черным лесистым краем, и только колотушка сторожа доносится с деревенской околицы.

Была как раз такая ночь. Фонарь освещал колодец, старый клен под забором и растрепанный ветром куст настурции на пожелтевшей клумбе.

Я посмотрел на клен и увидел, как осторожно и медленно отделился от ветки красный лист, вздрогнул, на одно мгновение остановился в воздухе и косо начал падать к моим ногам, чуть шелестя и качаясь. Впервые я услыхал шелест падающего листа – неясный звук, похожий на детский шепот.

Ночь стояла над притихшей землей. Разлив звездного блеска был ярок, почти нестерпим. Осенние созвездия блистали в ведре с водой и в маленьком оконце избы с такой же напряженной силой, как и на небе.

Созвездия Персея и Ориона проходили над землей свой медлительный путь, дрожали в воде озер, тускнели в зарослях, где дремали волки, и отражались на чешуе рыб, спавших на отмелях в Старице и Прорве.

К рассвету загорался зеленый Сириус. Его низкий огонь всегда запутывался в листве ив. Юпитер закатывался в лугах над черными стогами и сырыми дорогами, а Сатурн поднимался с другого края неба, из лесов, забытых и брошенных по осени человеком.

Звездная ночь проходила над землей, роняя холодные искры метеоров, в шелесте тростников, в терпком запахе осенней воды.

В конце осени я встретил на Прорве Прохора. Седой и косматый, обвяленный рыбьей чешуей, он сидел под кустами тальника и удил окуней.

На взгляд Прохору было лет сто, не меньше. Он улыбнулся беззубым ртом, вытащил из кошелки толстого очумелого окуня и похлопал его по жирному боку – похвастался добычей.

До вечера мы удили вместе, жевали черствый хлеб и вполголоса разговаривали о недавнем лесном пожаре.

Он начался около деревушки Лопухи, на поляне, где косари забыли костер. Дул суховей. Огонь быстро погнало на север. Он двигался со скоростью двадцати километров в час. Он гудел, как сотни самолетов, идущих бреющим полетом над землей.

В небе, затянутом дымом, солнце висело, как багровый паук на плотной седой паутине. Гарь разъедала глаза. Падал медленный дождь из золы. Он покрывал серым налетом речную воду. Иногда с неба слетали березовые листья, превращенные в пепел. Они рассыпались в пыль от малейшего прикосновения.

По ночам угрюмое зарево клубилось на востоке, по дворам тоскливо мычали коровы, ржали лошади, и на горизонте вспыхивали белые сигнальные ракеты – это красноармейские части, гасившие пожар, предупреждали друг друга о приближении огня.

Возвращались мы с Прорвы к вечеру. Солнце садилось за Окой. Между нами и солнцем лежала серебряная тусклая полоса. Это солнце отражалось в густой осенней паутине, покрывшей луга.

Днем паутина летала по воздуху, запутывалась в нескошенной траве, пряжей налипала на весла, на лица, на удилища, на рога коров. Она тянулась с одного берега Прорвы на другой и медленно заплетала реку легкими и липкими сетями. По утрам на паутине оседала роса. Покрытые паутиной и росами ивы стояли под солнцем, как сказочные деревья, пересаженные в наши земли из далеких стран.

На каждой паутине сидел маленький паук. Он ткал паутину в то время, когда ветер нес его над землей. Он пролетал на паутине десятки километров. Это был перелет пауков, очень похожий на осенний перелет птиц. Но до сих пор никто не знает, зачем каждую осень летят пауки, покрывая землю своей тончайшей пряжей.

Дома я отмыл паутину с лица и затопил печь. Запах березового дыма смешивался с запахом можжевельника. Пел старый сверчок, и под полом ворошились мыши. Они стаскивали в свои норы богатые запасы – забытые сухари и огарки, сахар и окаменелые куски сыра.

Глубокой ночью я проснулся. Кричали вторые петухи, неподвижные звезды горели на привычных местах, и ветер осторожно шумел над садом, терпеливо дожидаясь рассвета.

Рассказ «Жёлтый свет» К. Г. Паустовский

Я проснулся серым утром. Комната была залита ровным желтым светом, будто от керосиновой лампы. Свет шел снизу, из окна, и ярче всего освещал бревенчатый потолок.

Странный свет – неяркий и неподвижный – был непохож на солнечный. Это светили осенние листья. За ветреную и долгую ночь сад сбросил сухую листву, она лежала шумными грудами на земле и распространяла тусклое сияние. От этого сияния лица людей казались загорелыми, а страницы книг на столе как будто покрылись слоем воска.

Так началась осень. Для меня она пришла сразу в это утро. До тех пор я ее почти не замечал: в саду еще не было запаха прелой листвы, вода в озерах не зеленела, и жгучий иней еще не лежал по утрам на дощатой крыше.

Осень пришла внезапно. Так приходит ощущение счастья от самых незаметных вещей – от далекого пароходного гудка на Оке или от случайной улыбки.

Осень пришла врасплох и завладела землей – садами и реками, лесами и воздухом, полями и птицами. Все сразу стало осенним.

В саду суетились синицы. Крик их был похож на звон разбитого стекла. Они висели вниз головами на ветках и заглядывали в окно из-под листьев клена.

Каждое утро в саду, как на острове, собирались перелетные птицы. Под свист, клекот и карканье в ветвях поднималась суматоха. Только днем в саду было тихо: беспокойные птицы улетали на юг.

Начался листопад. Листья падали дни и ночи. Они то косо летели по ветру, то отвесно ложились в сырую траву. Леса моросили дождем облетавшей листвы. Этот дождь шел неделями. Только к концу сентября перелески обнажились, и сквозь чащу деревьев стала видна синяя даль сжатых полей.

Тогда же старик Прохор, рыболов и корзинщик (в Солотче почти все старики делаются с возрастом корзинщиками), рассказал мне сказку об осени. До тех пор я эту сказку никогда не слышал,– должно быть, Прохор ее выдумал сам.

– Ты гляди кругом,– говорил мне Прохор, ковыряя шилом лапоть,– ты присматривайся, милый человек, чем каждая птица или, скажем, иная какая живность дышит. Гляди, объясняй. А то скажут: зря учился. К примеру, лист осенью слетает, а людям невдомек, что человек в этом деле – главный ответчик. Человек, скажем, выдумал порох. Враг его разорви вместе с тем порохом! Сам я тоже порохом баловался. В давние времена сковали деревенские кузнецы первое ружьишко, набили порохом, и попало то ружьишко дураку. Шел дурак лесом и увидел, как иволги летят под небесами, летят желтые веселые птицы и пересвистываются, зазывают гостей. Дурак ударил по ним из обоих стволов – и полетел золотой пух на землю, упал на леса, и леса посохли, пожухли и в одночасье опали. А иные листья, куда попала птичья кровь, покраснели и тоже осыпались. Небось видел в лесу – есть лист желтый и есть лист красный. До того времени вся птица зимовала у нас. Даже журавль и тот никуда не подавался. А леса и лето и зиму стояли в листьях, цветах и грибах. И снега на было. Не было зимы, говорю. Не было! Да на кой она ляд сдалась нам, зимa, скажи на милость?! Какой с нее интерес? Убил дурак первую птицу – и загрустила земля. Начались с той поры листопады, и мокрая осень, и листобойные ветры, и зимы. И птица испугалась, от нас отлетает, обиделась на человека. Так-то, милый, выходит, что мы себе навредили, и надобно нам ничего не портить, а крепко беречь.

– Что беречь?

– Ну, скажем, птицу разную. Или лес. Или воду, чтобы прозрачность в ней была. Все, брат, береги, а то будешь землей швыряться и дошвыряешься до погибели.

Я изучал осень упорно и долго. Для того чтобы увидеть по-настоящему, надо убедить себя, что ты видишь это впервые в жизни. Так было и с осенью. Я уверил себя, что эта осень первая и последняя в моей жизни. Это помогло мне пристальнее всмотреться в нее и увидеть многое, чего я не видел раньше, когда осени проходили, не оставляя никакого следа, кроме памяти о слякоти и мокрых московских крышах.

Я узнал, что осень смешала все чистые краски, какие существуют на земле, и нанесла их, как на холст, на далекие пространства земли и неба.

Я видел листву, не только золотую и пурпурную, но и алую, фиолетовую, коричневую, черную, серую и почти белую. Краски казались особенно мягкими из-за осенней мглы, неподвижно висевшей в воздухе. А когда шли дожди, мягкость красок сменялась блеском. Небо, покрытое облаками, все же давало достаточно света, чтобы мокрые леса могли загораться вдали, как багряные пожары. В сосновых чащах дрожали от холода березы, осыпанные сусальной позолотой. Эхо от ударов топора, далекое ауканье баб и ветер от крыльев пролетевшей птицы стряхивали эту листву. Вокруг стволов лежали широкие круги от палых листьев. Деревья начинали желтеть снизу: я видел осины, красные внизу и совсем еще зеленые на верхушках.

Однажды осенью я ехал на лодке по Прорве. Был полдень. Низкое солнце висело на юге. Его косой свет падал на темную воду и отражался от нее. Полосы солнечных отблесков от волн, поднятых веслами, мерно бежали по берегам, поднимаясь от воды и потухая в вершинах деревьев. Полосы света проникали в гущу трав и кустарников, и на одно мгновенье берега вспыхивали сотнями красок, будто солнечный луч ударял в россыпи разноцветной руды. Свет открывал то черные блестящие стебли травы с оранжевыми засохшими ягодами, то огненные шапки мухоморов, как будто забрызганные мелом, то слитки слежавшихся дубовых листьев и красные спинки божьих коровок.

Часто осенью я пристально следил за опадающими листьями, чтобы поймать ту незаметную долю секунды, когда лист отделяется от ветки и начинает падать на землю. Но это мне долго не удавалось. Я читал в старых книгах о том, как шуршат падающие листья, но я никогда не слышал этого звука. Если листья и шуршали, то только на земле, под ногами человека. Шорох листьев в воздухе казался мне таким же неправдоподобным, как рассказы о том, что весной слышно, как прорастает трава.

Я был, конечно, неправ. Нужно было время, чтобы слух, отупевший от скрежета городских улиц, мог отдохнуть и уловить очень чистые и точные звуки осенней земли.

Как-то поздним вечером я вышел в сад, к колодцу. Я поставил на сруб тусклый керосиновый фонарь «летучую мышь» и достал воды. В ведре плавали листья. Они были всюду. От них нигде нельзя было избавиться. Черный хлеб из пекарни приносили с прилипшими к нему мокрыми листьями. Ветер бросал горсти листьев на стол, на койку, на пол, на книги, а то дорожкам сада было трудно ходить: приходилось идти по листьям, как зо глубокому снегу. Листья мы находили в карманах своих дождевых плащей, в кепках, в волосах – всюду. Мы спали на них и насквозь пропитались их запахом.

Бывают осенние ночи, оглохшие и немые, когда безветрие стоит над черным лесистым краем, и только колотушка сторожа доносится с деревенской околицы.

Была как раз такая ночь. Фонарь освещал колодец, старый клен под забором и растрепанный ветром куст настурции на пожелтевшей клумбе.

Я посмотрел на клен и увидел, как осторожно и медленно отделился от ветки красный лист, вздрогнул, на одно мгновение остановился в воздухе и косо начал падать к моим ногам, чуть шелестя и качаясь. Впервые я услыхал шелест падающего листа – неясный звук, похожий на детский шепот.

Ночь стояла над притихшей землей. Разлив звездного блеска был ярок, почти нестерпим. Осенние созвездия блистали в ведре с водой и в маленьком оконце избы с такой же напряженной силой, как и на небе.

Созвездия Персея и Ориона проходили над землей свой медлительный путь, дрожали в воде озер, тускнели в зарослях, где дремали волки, и отражались на чешуе рыб, спавших на отмелях в Старице и Прорве.

К рассвету загорался зеленый Сириус. Его низкий огонь всегда запутывался в листве ив. Юпитер закатывался в лугах над черными стогами и сырыми дорогами, а Сатурн поднимался с другого края неба, из лесов, забытых и брошенных по осени человеком.

Звездная ночь проходила над землей, роняя холодные искры метеоров, в шелесте тростников, в терпком запахе осенней воды.

В конце осени я встретил на Прорве Прохора. Седой и косматый, обвяленный рыбьей чешуей, он сидел под кустами тальника и удил окуней.

На взгляд Прохору было лет сто, не меньше. Он улыбнулся беззубым ртом, вытащил из кошелки толстого очумелого окуня и похлопал его по жирному боку – похвастался добычей.

До вечера мы удили вместе, жевали черствый хлеб и вполголоса разговаривали о недавнем лесном пожаре.

Он начался около деревушки Лопухи, на поляне, где косари забыли костер. Дул суховей. Огонь быстро погнало на север. Он двигался со скоростью двадцати километров в час. Он гудел, как сотни самолетов, идущих бреющим полетом над землей.

В небе, затянутом дымом, солнце висело, как багровый паук на плотной седой паутине. Гарь разъедала глаза. Падал медленный дождь из золы. Он покрывал серым налетом речную воду. Иногда с неба слетали березовые листья, превращенные в пепел. Они рассыпались в пыль от малейшего прикосновения.

По ночам угрюмое зарево клубилось на востоке, по дворам тоскливо мычали коровы, ржали лошади, и на горизонте вспыхивали белые сигнальные ракеты – это красноармейские части, гасившие пожар, предупреждали друг друга о приближении огня.

Возвращались мы с Прорвы к вечеру. Солнце садилось за Окой. Между нами и солнцем лежала серебряная тусклая полоса. Это солнце отражалось в густой осенней паутине, покрывшей луга.

Днем паутина летала по воздуху, запутывалась в нескошенной траве, пряжей налипала на весла, на лица, на удилища, на рога коров. Она тянулась с одного берега Прорвы на другой и медленно заплетала реку легкими и липкими сетями. По утрам на паутине оседала роса. Покрытые паутиной и росами ивы стояли под солнцем, как сказочные деревья, пересаженные в наши земли из далеких стран.

На каждой паутине сидел маленький паук. Он ткал паутину в то время, когда ветер нес его над землей. Он пролетал на паутине десятки километров. Это был перелет пауков, очень похожий на осенний перелет птиц. Но до сих пор никто не знает, зачем каждую осень летят пауки, покрывая землю своей тончайшей пряжей.

Дома я отмыл паутину с лица и затопил печь. Запах березового дыма смешивался с запахом можжевельника. Пел старый сверчок, и под полом ворошились мыши. Они стаскивали в свои норы богатые запасы – забытые сухари и огарки, сахар и окаменелые куски сыра.

Глубокой ночью я проснулся. Кричали вторые петухи, неподвижные звезды горели на привычных местах, и ветер осторожно шумел над садом, терпеливо дожидаясь рассвета.

Читать онлайн «Желтый свет» автора Паустовский Константин Георгиевич — RuLit

Константин Паустовский

Желтый свет

Я проснулся серым утром. Комната была залита ровным желтым светом, будто от керосиновой лампы. Свет шел снизу, из окна, и ярче всего освещал бревенчатый потолок.

Странный свет – неяркий и неподвижный – был непохож на солнечный. Это светили осенние листья. За ветреную и долгую ночь сад сбросил сухую листву, она лежала шумными грудами на земле и распространяла тусклое сияние. От этого сияния лица людей казались загорелыми, а страницы книг на столе как будто покрылись слоем воска.

Так началась осень. Для меня она пришла сразу в это утро. До тех пор я ее почти не замечал: в саду еще не было запаха прелой листвы, вода в озерах не зеленела, и жгучий иней еще не лежал по утрам на дощатой крыше.

Осень пришла внезапно. Так приходит ощущение счастья от самых незаметных вещей – от далекого пароходного гудка на Оке или от случайной улыбки.

Осень пришла врасплох и завладела землей – садами и реками, лесами и воздухом, полями и птицами. Все сразу стало осенним.

В саду суетились синицы. Крик их был похож на звон разбитого стекла. Они висели вниз головами на ветках и заглядывали в окно из-под листьев клена.

Каждое утро в саду, как на острове, собирались перелетные птицы. Под свист, клекот и карканье в ветвях поднималась суматоха. Только днем в саду было тихо: беспокойные птицы улетали на юг.

Начался листопад. Листья падали дни и ночи. Они то косо летели по ветру, то отвесно ложились в сырую траву. Леса моросили дождем облетавшей листвы. Этот дождь шел неделями. Только к концу сентября перелески обнажились, и сквозь чащу деревьев стала видна синяя даль сжатых полей.

Тогда же старик Прохор, рыболов и корзинщик (в Солотче почти все старики делаются с возрастом корзинщиками), рассказал мне сказку об осени. До тех пор я эту сказку никогда не слышал,– должно быть, Прохор ее выдумал сам.

– Ты гляди кругом,– говорил мне Прохор, ковыряя шилом лапоть,– ты присматривайся, милый человек, чем каждая птица или, скажем, иная какая живность дышит. Гляди, объясняй. А то скажут: зря учился. К примеру, лист осенью слетает, а людям невдомек, что человек в этом деле – главный ответчик. Человек, скажем, выдумал порох. Враг его разорви вместе с тем порохом! Сам я тоже порохом баловался. В давние времена сковали деревенские кузнецы первое ружьишко, набили порохом, и попало то ружьишко дураку. Шел дурак лесом и увидел, как иволги летят под небесами, летят желтые веселые птицы и пересвистываются, зазывают гостей. Дурак ударил по ним из обоих стволов – и полетел золотой пух на землю, упал на леса, и леса посохли, пожухли и в одночасье опали. А иные листья, куда попала птичья кровь, покраснели и тоже осыпались. Небось видел в лесу – есть лист желтый и есть лист красный. До того времени вся птица зимовала у нас. Даже журавль и тот никуда не подавался. А леса и лето и зиму стояли в листьях, цветах и грибах. И снега на было. Не было зимы, говорю. Не было! Да на кой она ляд сдалась нам, зимa, скажи на милость?! Какой с нее интерес? Убил дурак первую птицу – и загрустила земля. Начались с той поры листопады, и мокрая осень, и листобойные ветры, и зимы. И птица испугалась, от нас отлетает, обиделась на человека. Так-то, милый, выходит, что мы себе навредили, и надобно нам ничего не портить, а крепко беречь.

– Что беречь?

– Ну, скажем, птицу разную. Или лес. Или воду, чтобы прозрачность в ней была. Все, брат, береги, а то будешь землей швыряться и дошвыряешься до погибели.

Я изучал осень упорно и долго. Для того чтобы увидеть по-настоящему, надо убедить себя, что ты видишь это впервые в жизни. Так было и с осенью. Я уверил себя, что эта осень первая и последняя в моей жизни. Это помогло мне пристальнее всмотреться в нее и увидеть многое, чего я не видел раньше, когда осени проходили, не оставляя никакого следа, кроме памяти о слякоти и мокрых московских крышах.

Я узнал, что осень смешала все чистые краски, какие существуют на земле, и нанесла их, как на холст, на далекие пространства земли и неба.

Я видел листву, не только золотую и пурпурную, но и алую, фиолетовую, коричневую, черную, серую и почти белую. Краски казались особенно мягкими из-за осенней мглы, неподвижно висевшей в воздухе. А когда шли дожди, мягкость красок сменялась блеском. Небо, покрытое облаками, все же давало достаточно света, чтобы мокрые леса могли загораться вдали, как багряные пожары. В сосновых чащах дрожали от холода березы, осыпанные сусальной позолотой. Эхо от ударов топора, далекое ауканье баб и ветер от крыльев пролетевшей птицы стряхивали эту листву. Вокруг стволов лежали широкие круги от палых листьев. Деревья начинали желтеть снизу: я видел осины, красные внизу и совсем еще зеленые на верхушках.

Однажды осенью я ехал на лодке по Прорве. Был полдень. Низкое солнце висело на юге. Его косой свет падал на темную воду и отражался от нее. Полосы солнечных отблесков от волн, поднятых веслами, мерно бежали по берегам, поднимаясь от воды и потухая в вершинах деревьев. Полосы света проникали в гущу трав и кустарников, и на одно мгновенье берега вспыхивали сотнями красок, будто солнечный луч ударял в россыпи разноцветной руды. Свет открывал то черные блестящие стебли травы с оранжевыми засохшими ягодами, то огненные шапки мухоморов, как будто забрызганные мелом, то слитки слежавшихся дубовых листьев и красные спинки божьих коровок.

Желтый свет. Рассказ Константина Паустовского, читать онлайн

Я проснулся серым утром. Комната была залита ровным желтым светом, будто от керосиновой лампы. Свет шел снизу, из окна, и ярче всего освещал бревенчатый потолок.

Странный свет – неяркий и неподвижный – был непохож на солнечный. Это светили осенние листья. За ветреную и долгую ночь сад сбросил сухую листву, она лежала шумными грудами на земле и распространяла тусклое сияние. От этого сияния лица людей казались загорелыми, а страницы книг на столе как будто покрылись слоем воска.

Так началась осень. Для меня она пришла сразу в это утро. До тех пор я ее почти не замечал: в саду еще не было запаха прелой листвы, вода в озерах не зеленела, и жгучий иней еще не лежал по утрам на дощатой крыше.

Осень пришла внезапно. Так приходит ощущение счастья от самых незаметных вещей – от далекого пароходного гудка на Оке или от случайной улыбки.

Осень пришла врасплох и завладела землей – садами и реками, лесами и воздухом, полями и птицами. Все сразу стало осенним.

В саду суетились синицы. Крик их был похож на звон разбитого стекла. Они висели вниз головами на ветках и заглядывали в окно из-под листьев клена.

Каждое утро в саду, как на острове, собирались перелетные птицы. Под свист, клекот и карканье в ветвях поднималась суматоха. Только днем в саду было тихо: беспокойные птицы улетали на юг.

Начался листопад. Листья падали дни и ночи. Они то косо летели по ветру, то отвесно ложились в сырую траву. Леса моросили дождем облетавшей листвы. Этот дождь шел неделями. Только к концу сентября перелески обнажились, и сквозь чащу деревьев стала видна синяя даль сжатых полей.

Тогда же старик Прохор, рыболов и корзинщик (в Солотче почти все старики делаются с возрастом корзинщиками), рассказал мне сказку об осени. До тех пор я эту сказку никогда не слышал,– должно быть, Прохор ее выдумал сам.

– Ты гляди кругом,– говорил мне Прохор, ковыряя шилом лапоть,– ты присматривайся, милый человек, чем каждая птица или, скажем, иная какая живность дышит. Гляди, объясняй. А то скажут: зря учился. К примеру, лист осенью слетает, а людям невдомек, что человек в этом деле – главный ответчик. Человек, скажем, выдумал порох. Враг его разорви вместе с тем порохом! Сам я тоже порохом баловался. В давние времена сковали деревенские кузнецы первое ружьишко, набили порохом, и попало то ружьишко дураку. Шел дурак лесом и увидел, как иволги летят под небесами, летят желтые веселые птицы и пересвистываются, зазывают гостей. Дурак ударил по ним из обоих стволов – и полетел золотой пух на землю, упал на леса, и леса посохли, пожухли и в одночасье опали. А иные листья, куда попала птичья кровь, покраснели и тоже осыпались. Небось видел в лесу – есть лист желтый и есть лист красный. До того времени вся птица зимовала у нас. Даже журавль и тот никуда не подавался. А леса и лето и зиму стояли в листьях, цветах и грибах. И снега на было. Не было зимы, говорю. Не было! Да на кой она ляд сдалась нам, зимa, скажи на милость?! Какой с нее интерес? Убил дурак первую птицу – и загрустила земля. Начались с той поры листопады, и мокрая осень, и листобойные ветры, и зимы. И птица испугалась, от нас отлетает, обиделась на человека. Так-то, милый, выходит, что мы себе навредили, и надобно нам ничего не портить, а крепко беречь.

– Что беречь?

– Ну, скажем, птицу разную. Или лес. Или воду, чтобы прозрачность в ней была. Все, брат, береги, а то будешь землей швыряться и дошвыряешься до погибели.

Я изучал осень упорно и долго. Для того чтобы увидеть по-настоящему, надо убедить себя, что ты видишь это впервые в жизни. Так было и с осенью. Я уверил себя, что эта осень первая и последняя в моей жизни. Это помогло мне пристальнее всмотреться в нее и увидеть многое, чего я не видел раньше, когда осени проходили, не оставляя никакого следа, кроме памяти о слякоти и мокрых московских крышах.

Я узнал, что осень смешала все чистые краски, какие существуют на земле, и нанесла их, как на холст, на далекие пространства земли и неба.

Я видел листву, не только золотую и пурпурную, но и алую, фиолетовую, коричневую, черную, серую и почти белую. Краски казались особенно мягкими из-за осенней мглы, неподвижно висевшей в воздухе. А когда шли дожди, мягкость красок сменялась блеском. Небо, покрытое облаками, все же давало достаточно света, чтобы мокрые леса могли загораться вдали, как багряные пожары. В сосновых чащах дрожали от холода березы, осыпанные сусальной позолотой. Эхо от ударов топора, далекое ауканье баб и ветер от крыльев пролетевшей птицы стряхивали эту листву. Вокруг стволов лежали широкие круги от палых листьев. Деревья начинали желтеть снизу: я видел осины, красные внизу и совсем еще зеленые на верхушках.

Однажды осенью я ехал на лодке по Прорве. Был полдень. Низкое солнце висело на юге. Его косой свет падал на темную воду и отражался от нее. Полосы солнечных отблесков от волн, поднятых веслами, мерно бежали по берегам, поднимаясь от воды и потухая в вершинах деревьев. Полосы света проникали в гущу трав и кустарников, и на одно мгновенье берега вспыхивали сотнями красок, будто солнечный луч ударял в россыпи разноцветной руды. Свет открывал то черные блестящие стебли травы с оранжевыми засохшими ягодами, то огненные шапки мухоморов, как будто забрызганные мелом, то слитки слежавшихся дубовых листьев и красные спинки божьих коровок.

Часто осенью я пристально следил за опадающими листьями, чтобы поймать ту незаметную долю секунды, когда лист отделяется от ветки и начинает падать на землю. Но это мне долго не удавалось. Я читал в старых книгах о том, как шуршат падающие листья, но я никогда не слышал этого звука. Если листья и шуршали, то только на земле, под ногами человека. Шорох листьев в воздухе казался мне таким же неправдоподобным, как рассказы о том, что весной слышно, как прорастает трава.

Я был, конечно, неправ. Нужно было время, чтобы слух, отупевший от скрежета городских улиц, мог отдохнуть и уловить очень чистые и точные звуки осенней земли.

Как-то поздним вечером я вышел в сад, к колодцу. Я поставил на сруб тусклый керосиновый фонарь «летучую мышь» и достал воды. В ведре плавали листья. Они были всюду. От них нигде нельзя было избавиться. Черный хлеб из пекарни приносили с прилипшими к нему мокрыми листьями. Ветер бросал горсти листьев на стол, на койку, на пол, на книги, а то дорожкам сада было трудно ходить: приходилось идти по листьям, как зо глубокому снегу. Листья мы находили в карманах своих дождевых плащей, в кепках, в волосах – всюду. Мы спали на них и насквозь пропитались их запахом.

Бывают осенние ночи, оглохшие и немые, когда безветрие стоит над черным лесистым краем, и только колотушка сторожа доносится с деревенской околицы.

Была как раз такая ночь. Фонарь освещал колодец, старый клен под забором и растрепанный ветром куст настурции на пожелтевшей клумбе.

Я посмотрел на клен и увидел, как осторожно и медленно отделился от ветки красный лист, вздрогнул, на одно мгновение остановился в воздухе и косо начал падать к моим ногам, чуть шелестя и качаясь. Впервые я услыхал шелест падающего листа – неясный звук, похожий на детский шепот.

Ночь стояла над притихшей землей. Разлив звездного блеска был ярок, почти нестерпим. Осенние созвездия блистали в ведре с водой и в маленьком оконце избы с такой же напряженной силой, как и на небе.

Созвездия Персея и Ориона проходили над землей свой медлительный путь, дрожали в воде озер, тускнели в зарослях, где дремали волки, и отражались на чешуе рыб, спавших на отмелях в Старице и Прорве.

К рассвету загорался зеленый Сириус. Его низкий огонь всегда запутывался в листве ив. Юпитер закатывался в лугах над черными стогами и сырыми дорогами, а Сатурн поднимался с другого края неба, из лесов, забытых и брошенных по осени человеком.

Звездная ночь проходила над землей, роняя холодные искры метеоров, в шелесте тростников, в терпком запахе осенней воды.

В конце осени я встретил на Прорве Прохора. Седой и косматый, обвяленный рыбьей чешуей, он сидел под кустами тальника и удил окуней.

На взгляд Прохору было лет сто, не меньше. Он улыбнулся беззубым ртом, вытащил из кошелки толстого очумелого окуня и похлопал его по жирному боку – похвастался добычей.

До вечера мы удили вместе, жевали черствый хлеб и вполголоса разговаривали о недавнем лесном пожаре.

Он начался около деревушки Лопухи, на поляне, где косари забыли костер. Дул суховей. Огонь быстро погнало на север. Он двигался со скоростью двадцати километров в час. Он гудел, как сотни самолетов, идущих бреющим полетом над землей.

В небе, затянутом дымом, солнце висело, как багровый паук на плотной седой паутине. Гарь разъедала глаза. Падал медленный дождь из золы. Он покрывал серым налетом речную воду. Иногда с неба слетали березовые листья, превращенные в пепел. Они рассыпались в пыль от малейшего прикосновения.

По ночам угрюмое зарево клубилось на востоке, по дворам тоскливо мычали коровы, ржали лошади, и на горизонте вспыхивали белые сигнальные ракеты – это красноармейские части, гасившие пожар, предупреждали друг друга о приближении огня.

Возвращались мы с Прорвы к вечеру. Солнце садилось за Окой. Между нами и солнцем лежала серебряная тусклая полоса. Это солнце отражалось в густой осенней паутине, покрывшей луга.

Днем паутина летала по воздуху, запутывалась в нескошенной траве, пряжей налипала на весла, на лица, на удилища, на рога коров. Она тянулась с одного берега Прорвы на другой и медленно заплетала реку легкими и липкими сетями. По утрам на паутине оседала роса. Покрытые паутиной и росами ивы стояли под солнцем, как сказочные деревья, пересаженные в наши земли из далеких стран.

На каждой паутине сидел маленький паук. Он ткал паутину в то время, когда ветер нес его над землей. Он пролетал на паутине десятки километров. Это был перелет пауков, очень похожий на осенний перелет птиц. Но до сих пор никто не знает, зачем каждую осень летят пауки, покрывая землю своей тончайшей пряжей.

Дома я отмыл паутину с лица и затопил печь. Запах березового дыма смешивался с запахом можжевельника. Пел старый сверчок, и под полом ворошились мыши. Они стаскивали в свои норы богатые запасы – забытые сухари и огарки, сахар и окаменелые куски сыра.

Глубокой ночью я проснулся. Кричали вторые петухи, неподвижные звезды горели на привычных местах, и ветер осторожно шумел над садом, терпеливо дожидаясь рассвета.

Сын бабки Анисьи, по прозвищу Петя-большой, погиб на войне, и остался с бабкой жить ее внучек, сын Пети-большого — Петя-маленький. Мать Пети-маленького, Даша, умерла, когда ему было два года, и Петя-маленький ее совсем позабыл, какая она была. Читать…

Северным летом я приехал в городок Вознесенье, на Онежском озере. Читать…

Психология желтого цвета | Журнал Ярмарки Мастеров

А что вообще обозначает желтый цвет?

И, что конкретно значит желтый цвет в психологии?

Радостный, яркий желтый цвет символизирует тепло, беспечную радость и оптимизм.

Еще одним положительным качеством будет то, что желтый цвет имеет огромное значение для улучшения памяти и увеличения концентрации для приятия новой информации.

Если долго смотреть на желтый цвет, мозг получает своеобразный «допинг», то есть увеличивается скорость восприятия новых фактов. Ученые считают, что это связано с длиной волны, которую излучает этот цвет.

Что можно сказать о людях, которые любят носить одежду желтого цвета?

Как любимый оттенок, желтый цвет у выбравшего его человека символизирует ловкость, оригинальность склада ума, обоснованную уверенность в себе, честность, справедливость, а так же оптимизм.

Они весьма интересные личности: энергичные, авантюрные, активные. Такие люди стремятся обрести внутреннюю гармонию и умеют скрываться от неудач и неприятностей.

Можно еще даже сказать, что желтый в психологии играет роль становления самостоятельной личности. Люди, предпочитающие этот цвет, имеют ясное мышление, которое позволяет им всегда оставаться самими собой

Психология желтого цвета достаточно проста – нужно быть самим собой. Тогда, когда вам хочется надеть желтые одежды, будьте уверены, вы желаете ощущать себя в гармонии с окружающим миром.

Если человек чаще всего выбирает желтый цвет, то это означает, что он стремится к перемене обстановки, стремится преуспеть, быть лучшим во всем и понравиться окружающим. Кроме того, он предпочитают заниматься только тем делом, которое приносит им удовольствие и радость

Если вы переживаете неуверенность в себе после неудачи, то желтый добавит оптимизма. Он позволит вам взглянуть на мир под другим углом, подскажет, что вокруг еще есть масса вариантов, которые только и ждут, что вы ими воспользуетесь.

Абсолютно все цвета влияют на то, как нас воспринимают окружающие люди.

И для того, что бы быть успешными, необходимо знать, какие же эмоции вызывает у собеседника ваш желтый наряд.

Наряду с позитивными ассоциациями, возникают и негативные. Например, некоторых людей в желтых нарядах считают рассеянными, язвительными, критичными, болтливыми, саркастичными, вероломными, нетерпеливыми и склонными к осуждению.

Одно важное «но» — не нужно одевать на себя что-то желтых тонов на собеседования, так как этот цвет для окружающих может стать сигналом того, что вы пытаетесь повлиять на их мнение.

Существуют гендерные отличия в восприятии желтого цвета у собеседника.

Женщины считают мужчин в желтых костюмах очень нежными и заботливыми («словно солнышко»).

А вот мужчины считают девушку в желтом платье немного взбалмошной и несерьезной, но в тоже время веселой и задорной.

Если человек активно отвергает желтый цвет, это говорит о разочаровании, ощущении себя изолированным, оторванным от других людей, неспособности видеть перспективу и положительное будущее для себя, такой человек может намеренно избегать разочарований и связанных с этим контактов, подозрительно относится к окружающим.

Жёлтый цвет в одежде идеально подходит молодым и активным женщинам.

Дамам постарше следует выбирать приглушенные оттенки жёлтого и аккуратно использовать этот цвет с другими вещами в своем гардеробе.

Не нужно перегружать себя желтым, он слишком мощный и интенсивный.

Иногда достаточно одной желтой детали, чтобы скорректировать свой эмоциональный фон.

Если вам очень нравится этот цвет, но вы не совсем уверенны, будет ли он вам «к лицу», можно ограничиться только лишь аксессуарами, выдержанными в солнечной гамме..

С какими цветами сочетается желтый.?

Ни один модельер не сможет однозначно ответить на этот вопрос. Все зависит от оттенка основного желтого. Он может быть светлым, бледным, песочным, лимонным, золотым и др. И каждый из этих оттенком по разному сочетается с другими цветами. Например стоит помнить, что если желтый бледный, то он хорошо будет сочетаться такими же бледными спокойными цветами. А если желтый яркий, насыщенный, то и сочетать его нужно с яркими цветами.

Желтый цвет прекрасно гармонирует с белым, серым,коричневым, зеленым и синим, фиолетовым.

Розовый, миртовый и бордо с желтым – такое сочетание цветов в одежде не лучший выбор.

Хорошо сочетается ярко-желтый с насыщенно-синим цветом.

Такое сочетание в одежде ассоциируется с хорошим настроением, с морем и солнцем.

Желтый и фиолетовый скажет о глубине и загадочности образа.

Но, конечно же, у жёлтого цвета есть и «минусы»: он способен вызвать злость и фрустрацию, детский плач (доказано, что, чаще всего, дети плачут именно в тех местах, где преобладает жёлтый цвет).

Желтый цвет может вызвать головокружение, а иногда даже и тошноту.
Перенасыщение желтого в интерьере ведет к раздражительности, выводит из равновесия, мешает полноценному отдыху.

Но не будем о грустном, ведь желтый цвет олицетворяет собой Солнце, тепло, радость, цветы и…. конечно же ЛЕТО, которое ждет нас впереди!

Желаю всем солнечного настроения и теплых добрых встреч!!!

Желтый свет — рассказ Константина Паустовского

Рассказ Константина Георгиевича Паустовского «Желтый свет»

 
Я проснулся серым утром. Комната была залита ровным желтым светом, будто от керосиновой лампы. Свет шел снизу, из окна, и ярче всего освещал бревенчатый потолок.

Странный свет – неяркий и неподвижный – был непохож на солнечный. Это светили осенние листья. За ветреную и долгую ночь сад сбросил сухую листву, она лежала шумными грудами на земле и распространяла тусклое сияние. От этого сияния лица людей казались загорелыми, а страницы книг на столе как будто покрылись слоем воска.

Так началась осень. Для меня она пришла сразу в это утро. До тех пор я ее почти не замечал: в саду еще не было запаха прелой листвы, вода в озерах не зеленела, и жгучий иней еще не лежал по утрам на дощатой крыше.

Осень пришла внезапно. Так приходит ощущение счастья от самых незаметных вещей – от далекого пароходного гудка на Оке или от случайной улыбки.

Осень пришла врасплох и завладела землей – садами и реками, лесами и воздухом, полями и птицами. Все сразу стало осенним.

В саду суетились синицы. Крик их был похож на звон разбитого стекла. Они висели вниз головами на ветках и заглядывали в окно из-под листьев клена.

Каждое утро в саду, как на острове, собирались перелетные птицы. Под свист, клекот и карканье в ветвях поднималась суматоха. Только днем в саду было тихо: беспокойные птицы улетали на юг.

Начался листопад. Листья падали дни и ночи. Они то косо летели по ветру, то отвесно ложились в сырую траву. Леса моросили дождем облетавшей листвы. Этот дождь шел неделями. Только к концу сентября перелески обнажились, и сквозь чащу деревьев стала видна синяя даль сжатых полей.

Тогда же старик Прохор, рыболов и корзинщик (в Солотче почти все старики делаются с возрастом корзинщиками), рассказал мне сказку об осени. До тех пор я эту сказку никогда не слышал,– должно быть, Прохор ее выдумал сам.

– Ты гляди кругом,– говорил мне Прохор, ковыряя шилом лапоть,– ты присматривайся, милый человек, чем каждая птица или, скажем, иная какая живность дышит. Гляди, объясняй. А то скажут: зря учился. К примеру, лист осенью слетает, а людям невдомек, что человек в этом деле – главный ответчик. Человек, скажем, выдумал порох. Враг его разорви вместе с тем порохом! Сам я тоже порохом баловался. В давние времена сковали деревенские кузнецы первое ружьишко, набили порохом, и попало то ружьишко дураку. Шел дурак лесом и увидел, как иволги летят под небесами, летят желтые веселые птицы и пересвистываются, зазывают гостей. Дурак ударил по ним из обоих стволов – и полетел золотой пух на землю, упал на леса, и леса посохли, пожухли и в одночасье опали. А иные листья, куда попала птичья кровь, покраснели и тоже осыпались. Небось видел в лесу – есть лист желтый и есть лист красный. До того времени вся птица зимовала у нас. Даже журавль и тот никуда не подавался. А леса и лето и зиму стояли в листьях, цветах и грибах. И снега на было. Не было зимы, говорю. Не было! Да на кой она ляд сдалась нам, зимa, скажи на милость?! Какой с нее интерес? Убил дурак первую птицу – и загрустила земля. Начались с той поры листопады, и мокрая осень, и листобойные ветры, и зимы. И птица испугалась, от нас отлетает, обиделась на человека. Так-то, милый, выходит, что мы себе навредили, и надобно нам ничего не портить, а крепко беречь.

– Что беречь?

– Ну, скажем, птицу разную. Или лес. Или воду, чтобы прозрачность в ней была. Все, брат, береги, а то будешь землей швыряться и дошвыряешься до погибели.

Я изучал осень упорно и долго. Для того чтобы увидеть по-настоящему, надо убедить себя, что ты видишь это впервые в жизни. Так было и с осенью. Я уверил себя, что эта осень первая и последняя в моей жизни. Это помогло мне пристальнее всмотреться в нее и увидеть многое, чего я не видел раньше, когда осени проходили, не оставляя никакого следа, кроме памяти о слякоти и мокрых московских крышах.

Я узнал, что осень смешала все чистые краски, какие существуют на земле, и нанесла их, как на холст, на далекие пространства земли и неба.

Я видел листву, не только золотую и пурпурную, но и алую, фиолетовую, коричневую, черную, серую и почти белую. Краски казались особенно мягкими из-за осенней мглы, неподвижно висевшей в воздухе. А когда шли дожди, мягкость красок сменялась блеском. Небо, покрытое облаками, все же давало достаточно света, чтобы мокрые леса могли загораться вдали, как багряные пожары. В сосновых чащах дрожали от холода березы, осыпанные сусальной позолотой. Эхо от ударов топора, далекое ауканье баб и ветер от крыльев пролетевшей птицы стряхивали эту листву. Вокруг стволов лежали широкие круги от палых листьев. Деревья начинали желтеть снизу: я видел осины, красные внизу и совсем еще зеленые на верхушках.

Однажды осенью я ехал на лодке по Прорве. Был полдень. Низкое солнце висело на юге. Его косой свет падал на темную воду и отражался от нее. Полосы солнечных отблесков от волн, поднятых веслами, мерно бежали по берегам, поднимаясь от воды и потухая в вершинах деревьев. Полосы света проникали в гущу трав и кустарников, и на одно мгновенье берега вспыхивали сотнями красок, будто солнечный луч ударял в россыпи разноцветной руды. Свет открывал то черные блестящие стебли травы с оранжевыми засохшими ягодами, то огненные шапки мухоморов, как будто забрызганные мелом, то слитки слежавшихся дубовых листьев и красные спинки божьих коровок.

Часто осенью я пристально следил за опадающими листьями, чтобы поймать ту незаметную долю секунды, когда лист отделяется от ветки и начинает падать на землю. Но это мне долго не удавалось. Я читал в старых книгах о том, как шуршат падающие листья, но я никогда не слышал этого звука. Если листья и шуршали, то только на земле, под ногами человека. Шорох листьев в воздухе казался мне таким же неправдоподобным, как рассказы о том, что весной слышно, как прорастает трава.

Я был, конечно, неправ. Нужно было время, чтобы слух, отупевший от скрежета городских улиц, мог отдохнуть и уловить очень чистые и точные звуки осенней земли.

Как-то поздним вечером я вышел в сад, к колодцу. Я поставил на сруб тусклый керосиновый фонарь «летучую мышь» и достал воды. В ведре плавали листья. Они были всюду. От них нигде нельзя было избавиться. Черный хлеб из пекарни приносили с прилипшими к нему мокрыми листьями. Ветер бросал горсти листьев на стол, на койку, на пол, на книги, а то дорожкам сада было трудно ходить: приходилось идти по листьям, как зо глубокому снегу. Листья мы находили в карманах своих дождевых плащей, в кепках, в волосах – всюду. Мы спали на них и насквозь пропитались их запахом.

Бывают осенние ночи, оглохшие и немые, когда безветрие стоит над черным лесистым краем, и только колотушка сторожа доносится с деревенской околицы.

Была как раз такая ночь. Фонарь освещал колодец, старый клен под забором и растрепанный ветром куст настурции на пожелтевшей клумбе.

Я посмотрел на клен и увидел, как осторожно и медленно отделился от ветки красный лист, вздрогнул, на одно мгновение остановился в воздухе и косо начал падать к моим ногам, чуть шелестя и качаясь. Впервые я услыхал шелест падающего листа – неясный звук, похожий на детский шепот.

Ночь стояла над притихшей землей. Разлив звездного блеска был ярок, почти нестерпим. Осенние созвездия блистали в ведре с водой и в маленьком оконце избы с такой же напряженной силой, как и на небе.

Созвездия Персея и Ориона проходили над землей свой медлительный путь, дрожали в воде озер, тускнели в зарослях, где дремали волки, и отражались на чешуе рыб, спавших на отмелях в Старице и Прорве.

К рассвету загорался зеленый Сириус. Его низкий огонь всегда запутывался в листве ив. Юпитер закатывался в лугах над черными стогами и сырыми дорогами, а Сатурн поднимался с другого края неба, из лесов, забытых и брошенных по осени человеком.

Звездная ночь проходила над землей, роняя холодные искры метеоров, в шелесте тростников, в терпком запахе осенней воды.

В конце осени я встретил на Прорве Прохора. Седой и косматый, обвяленный рыбьей чешуей, он сидел под кустами тальника и удил окуней.

На взгляд Прохору было лет сто, не меньше. Он улыбнулся беззубым ртом, вытащил из кошелки толстого очумелого окуня и похлопал его по жирному боку – похвастался добычей.

До вечера мы удили вместе, жевали черствый хлеб и вполголоса разговаривали о недавнем лесном пожаре.

Он начался около деревушки Лопухи, на поляне, где косари забыли костер. Дул суховей. Огонь быстро погнало на север. Он двигался со скоростью двадцати километров в час. Он гудел, как сотни самолетов, идущих бреющим полетом над землей.

В небе, затянутом дымом, солнце висело, как багровый паук на плотной седой паутине. Гарь разъедала глаза. Падал медленный дождь из золы. Он покрывал серым налетом речную воду. Иногда с неба слетали березовые листья, превращенные в пепел. Они рассыпались в пыль от малейшего прикосновения.

По ночам угрюмое зарево клубилось на востоке, по дворам тоскливо мычали коровы, ржали лошади, и на горизонте вспыхивали белые сигнальные ракеты – это красноармейские части, гасившие пожар, предупреждали друг друга о приближении огня.

Возвращались мы с Прорвы к вечеру. Солнце садилось за Окой. Между нами и солнцем лежала серебряная тусклая полоса. Это солнце отражалось в густой осенней паутине, покрывшей луга.

Днем паутина летала по воздуху, запутывалась в нескошенной траве, пряжей налипала на весла, на лица, на удилища, на рога коров. Она тянулась с одного берега Прорвы на другой и медленно заплетала реку легкими и липкими сетями. По утрам на паутине оседала роса. Покрытые паутиной и росами ивы стояли под солнцем, как сказочные деревья, пересаженные в наши земли из далеких стран.

На каждой паутине сидел маленький паук. Он ткал паутину в то время, когда ветер нес его над землей. Он пролетал на паутине десятки километров. Это был перелет пауков, очень похожий на осенний перелет птиц. Но до сих пор никто не знает, зачем каждую осень летят пауки, покрывая землю своей тончайшей пряжей.

Дома я отмыл паутину с лица и затопил печь. Запах березового дыма смешивался с запахом можжевельника. Пел старый сверчок, и под полом ворошились мыши. Они стаскивали в свои норы богатые запасы – забытые сухари и огарки, сахар и окаменелые куски сыра.

Глубокой ночью я проснулся. Кричали вторые петухи, неподвижные звезды горели на привычных местах, и ветер осторожно шумел над садом, терпеливо дожидаясь рассвета.
————————————————-
Рассказы К.Г.Паустовского.
Читаем бесплатно онлайн
 

Читать другие произведения Паустовского. Список

Жёлтый цвет — Википедия

Жёлтый
HEX	FFFF00
RGB¹ (r, g, b)	(255, 255, 0)
CMYK (c, m, y, k)	(0, 0, 100, 0)
HSV² (h, s, v)	(60°, 100%, 100%)
Нормализовано к [0—255] Нормализовано к [0—100]

Жёлтый
HEX	FFDF00
RGB¹ (r, g, b)	(255, 223, 0)
CMYK (c, m, y, k)	(2, 9, 95, 0)
HSV² (h, s, v)	(52°, 100%, 100%)
Нормализовано к [0—255] Нормализовано к [0—100]

Жёлтый — цвета электромагнитного излучения с длинами волн от 550 до 590 нм^[1]. Является дополнительным цветом к синему в RGB или дополнительным к фиолетовому в художественной практике и системе RYB. Однако в древности, из-за несовершенства имевшихся пигментов, его рассматривали как дополнительный к пурпурному.

Типографский жёлтый
HEX	FFED00
RGB¹ (r, g, b)	(255, 237, 0)
CMYK (c, m, y, k)	(0, 0, 100, 0)
HSV² (h, s, v)	(56°, 100%, 100%)
Нормализовано к [0—255] Нормализовано к [0—100]

Один из стандартизованных оттенков жёлтого является компонентом системы CMYK. Его шестнадцатеричное обозначение в системе RGB — #ffff00.

Природные эталоны и образцы жёлтого цвета[править | править код]

Спектральные источники[править | править код]

Органические вещества жёлтого цвета[править | править код]

• Жёлтый цвет цветкам одуванчика, горечавки, лютика, подсолнуха и т. д. придают каротиноиды: флавоксантин (англ.), тараксантин и лютеин.
• Жёлтый цвет осенним листьям и зёрнам придают лютеин и ксантофилл, участвующий в фотосинтезе наряду с зелёным хлорофиллом.
• Жёлтый цвет яичному желтку придаёт тот же ксантофилл, а также оранжевые каротиноиды. Они содержатся в зёрнах растений, поедаемых птицей.
• Цвет мочи здоровых животных определяется органическим пигментом — билирубином, который образуется из гемоглобина.
• При гепатите печень не в состоянии перерабатывать билирубин. Большое количество билирубина накапливается в крови, из-за чего кожа и белки глаз желтеют. Этот симптом называют желтухой.
• Желчь имеет жёлтый цвет, поэтому в средние века лекарства из растений жёлтого цвета давали при заболеваниях печени. Некоторые из них вошли в научную медицину в той же роли (одуванчик, горечавка жёлтая).

• 
• 
• 
• 
• 

Жёлтые неорганические пигменты[править | править код]

Самый лёгкий и яркий цвет в спектре. Психологи называют жёлтый тонизирующим и «ободряющим» цветом, который стимулирующе воздействует на умственную жизнь человека.

В Российской империи до 1917 года в этот цвет выкрашивали государственные здания. «Жёлтым домом» в целом называли психиатрические больницы (например, «Горе от ума» А. С. Грибоедова, Явление 16: «Загорецкий: „Схватили, в жёлтый дом, и на цепь посадили“».

• В русском языке для обозначения цветов, в которых в различной степени присутствует жёлтый оттенок используются сложные слова с первой составной частью изжелта-^[2]:223, жёлто-, желтовато-. Например, изжелта-зелёный, желтовато-красный^[3]:110.
• А также использовали такие названия оттенков жёлтого^[4]:
• Абрикосовый — желтовато-соломенный, оранжевато-бледно-жёлтый, цвет абрикоса.
• Аврорный — от имени Авроры — богини утренней зари в римской мифологии. Светлый оранжево-розовый или жёлтый с красноватым отливом.
• Алебастровый (алавастровый) — бледно-жёлтый с матовым оттенком. Чаще этот цвет употребляют, когда говорят о цвете лица.
• Блонды — кружева золотистого цвета из шёлка-сырца, особенно популярные в первой половине XIX века, очень дорогие, использовались для отделки женских платьев, чепцов, шляпок. Блондовый цвет — светлый, с золотисто-желтоватым отливом (отсюда появилось название светловолосых женщин — блондинка).
• Бронзовый — золотисто-коричневый, тёмно-жёлтый с блеском, цвет бронза и загара.
• Верблюжьей шерсти — буровато-жёлтый.
• Вердепешевый — жёлтый или розовый оттенок зелёного.
• Восковой — бледно-жёлтый. Обычно о цвете лица.
• Вощаный — цвет воска, от жёлто-серого до янтарно-жёлтого.
• Гороховый — серо-, зеленовато- или грязно-жёлтый. Во второй половине XIX века фразеологизмы «гороховая шинель» или «гороховое пальто» воспринимались как знак причастности к сыскному отделению, стали символом осведомителя.
• Жирафовый — жёлто-коричневый.
• Златозарный — ярко блестящий.
• Золотой — жёлтый с блеском, цвета золота. Основной цвет в иконописи.
• Изабеловый — бледно-соломенный, обычно относится к масти лошадей — светловолосой; изжелта — белесоватой при белом хвосте и гриве.
• Изжелта — желтистый, с добавкой другого цвета.
• «Кардинал на соломе» — сочетание жёлтого и красного (с этими цветами французская аристократия протестовала по поводу заключения в Бастилию кардинала де Роган в связи с делом об «ожерелье королевы»).
• Кремовый — светлый жёлтовато-бежевый.
• Лавальер — желтовато-светло-коричневый.
• Лайм — насыщенный жёлтовато-зелёный, тёмный салатовый, цвета лайма.
• Лани — желтовато-коричневый.
• Нефритовый — насыщенный золотисто-жёлтый, как цвет некоторых сортов чая.
• Оливковый — тёмный жёлтовато-зелёный, цвета оливок.
• Опаловый — молочно-белый, матово-белый с желтизной или голубизной.
• Отборный жёлтый — тёмно-желтый, цвет противотуманных фар автомобилей.
• Палевый — бледно-жёлтый, розовато-бежевый оттенок жёлтого или соломенный цвет разных оттенков (от фр. paille — «солома». Согласно Далю, палевый — соломенного цвета, бледно-желтоватый. Бело-желтоватый, изжелта-белый; жёлто-белёсоватый; о лошадях: соловый и изабелловый; о собаках: половый; о голубях: глинистый. Карамзин воспевал палевые сливки^[5]).
• Песочный цвет — иссера-бледно-желтоватый.
• Плавый — изжелта-беловатый, бело-жёлтый, соломенного цвета (от «плавить хлеб»).
• Плерезы — белые траурные нашивки на чёрном платье.
• «Последний вздох жако» — жёлто-рыжий. Возможно, потому, что перед смертью глаза попугая жако желтеют.
• Прожелть — примесь жёлтого, желтизны. Зелёный с прожелтью.
• Сомо — от французского «лосось», «сёмга»: светлый розово-жёлтый, телесный — розовато-жёлтый.
• Табачный — жёлто-коричневый.
• Тармалама — очень плотная толстая шёлковая ткань золотистого цвета, одна из самых дорогих привозных восточных тканей. Использовалась при пошиве халатов.
• Светлый и яркий хаки — соответствующие желтоватые вариации зелёно-коричневого.

• Шампань — бледно-розово-жёлтый, цвета шампанского.
• Шартрез — жёлто-зелёный.
• Экрю — бледно-серо-жёлтый или светло-серо-жёлто-коричневый, цвет неотбелённого шёлка или льна.
• Юфтевый — желтовато-светло-коричневый.
• Янтарный — тёмный, насыщенный оранжево-жёлтый, цвет природного янтаря.

Жёлтый свет имеет минимальное рассеивание в атмосфере, поэтому используется как сигнальный, предупреждающий цвет; часто в сочетании с чёрными косыми полосами — для повышения визуальной контрастности.

Жёлтым цветом маркируют баллоны газов, используя его для:

Мифология и поверья[править | править код]

Чуваши полагают, что от желтухи хорошо помогают перья иволги (чуваш. Сар кайӑк — Жёлтая птица). В лесу разыскивают её гнездо, выбирают жёлтые перья, замачивают в воде, после чего этой водой моют тело больного.

Связи с Китаем и Востоком[править | править код]

• В Китае жёлтый цвет символизировал одновременно жизнь и смерть. Обитель мёртвых называли «Жёлтыми ключами», но жёлтый журавль был аллегорией бессмертия^[6].
• Жёлтый цвет символизировал Китай и китайского императора. Китайские простолюдины в прошлом не имели права одеваться в жёлтое, поскольку это был цвет правящей династии.
• Графитовые карандаши красят в жёлтый цвет. Этот обычай связан с тем, что лучший графит был в Китае, и прошлом в жёлтый цвет красили только китайские карандаши. По другой версии, чешская фабрика Кохинор, начавшая массовое производство карандашей, использовала для их покраски цвета имперского флага Австрии — чёрный и золотисто-желтый.
• Жёлтой расой («желтолицыми») называют монголоидную расу, особенно тех её представителей, которые произошли из Азии, см. также Жёлтая опасность.
• Жёлтое море — названо так потому, что впадающая в него река Хуанхэ приносит много взвешенного материала, замутняя воду.
• «Жёлтая вера» (монг. шарын шашин)^[7] — наиболее распространённое в монголоязычном мире обозначение буддийской тибетской школы Гелуг, прижившееся в Европе в форме «желтошапочники». Оба варианта обязаны своим происхождением цвету одеяния монахов этой школы. Словосочетание «жёлтая вера» часто применялось и в качестве синонима буддизма в целом.

Литературные ассоциации[править | править код]

В русской поэзии XVIII—XIX веков для обозначения жёлтого цвета, как правило, используется эпитет «золотой» («золотые поля», «золотые лучи солнца», «золотые волосы»). В прозе, начиная со второй половины XIX века, названия жёлтого цвета используются в прямом значении и вместе с тем связываются с негативными коннотациями болезней (пожелтевшее лицо) и насилия (окраска административных зданий в Санкт-Петербурге и других городах).

Содержание жёлтого и золотого цвета в спектрах писателей (в %)^[8]

писатель	жёлтый	золотой
М. В. Ломоносов	4,6	13,5
В. К. Тредиаковский	1,8	23,6
А. П. Сумароков	4,8	26,3
Г. Р. Державин	2,5	17,5
В. В. Капнист	4,2	29,6
А. С. Пушкин	4,3	16,3
М. Ю. Лермонтов	3,5	10,1
Ф. И. Тютчев	2,4	22,5
Н. В. Гоголь	5,0	10,6
Л. Н. Толстой	7,9	1,7
Ф. М. Достоевский	10,6	2,5

• Александр Блок в написании слова «жёлтый» различал «желтый» и «жолтый», требуя неукоснительного соблюдения этого различия прямыми указаниями в рукописях и корректурных оттисках:^[9]

Так, например, в понятие «жолтый» А. Блок, как видно из его дневников и писем, вкладывал особый идейно-психологический смысл («жолтый» — как синоним душевной сытости, мещанского самодовольства, всяческого хамства) — в отличие от слова «жёлтый», служившего просто обозначением цвета.

Примером может служить стихотворение «Фабрика» («В соседнем доме окна жолты»).^[10]

• В памфлете Максима Горького «Город Жёлтого Дьявола» Нью-Йорк изображается городом, жизнь которого подчинена погоне за деньгами.
• В рассказе Тэффи «Жизнь и воротник» жёлтый бантик на воротнике блузки превратил порядочную женщину в легкомысленную расточительницу и бессовестную обманщицу.
• В романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» Маргарита была с жёлтыми (как символ будущих испытаний) мимозами при встрече с Мастером: «Она несла в руках отвратительные, тревожные жёлтые цветы. Чёрт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчётливо выделялись на чёрном её весеннем пальто. Она несла жёлтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько её красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах! Повинуясь этому жёлтому знаку, я тоже свернул в переулок и пошёл по её следам…»

В православии[править | править код]

Жёлтый цвет — синоним и образ золота в русской иконе. Означает тепло и любовь, символ Божественного сияния, самого Бога. Это и цвет, и свет одновременно, образ света и символ света. Вторая ипостась Пресвятой Троицы — Сын Божий, Царь мира, Которому на иконах соответствует золотой (жёлтый) цвет. Жёлтый — цвет святителей — епископов и архиереев, угодивших Богу своею праведной жизнью. К ним относятся: Николай Мир Ликийский (празднование 22 мая по новому стилю и 19 декабря), Спиридон Тримифунтский (25 декабря), великий русский подвижник Тихон Задонский (26 августа) и многие другие. Золото вообще в христианской символике занимает особое место: золото принесли волхвы родившемуся Спасителю, ковчег Завета древнего Израиля был украшен золотом. Спасение и преображение человеческой души также сравнивается с золотом, переплавленным и очищенным в горниле. Золото как самый дорогой металл на земле служит выражением наиболее ценного и в мире духовном^[11].

Культурные ассоциации[править | править код]

Связь с грехом, предательством и остракизмом[править | править код]

• В средневековой Испании в жёлтое одевали сжигаемых на костре еретиков.
• Иуду Искариота изображали в жёлтом плаще.
• Жёлтый флаг на корабле (Yellow Jack) означает, что корабль находится на карантине.
• В английском языке жёлтый цвет ассоциируется с трусостью. В арабском «жёлтая улыбка» — неискренняя улыбка. Во французском языке «жёлтый смех» (rire jaune) — искусственный смех.
• Указом Николая I, узаконившим в дореволюционной России проституцию и публичные дома, проституткам вменялось в обязанность иметь специальный «жёлтый билет», в котором, в частности, подробно описывалось состояние их здоровья.
• В. И. Ленин презрительно назвал II Интернационал «жёлтым» по аналогии с «жёлтыми билетами» проституток. При этом Социнтерн как правопреемник II Интернационала действительно и не без гордости использует жёлтый цвет как официальный, считая, что это цвет знамени тех, кто работает не за страх, а за совесть.

Призыв к осторожности[править | править код]

• Жёлтый сигнал светофора означает, что запрещено начинать движение по перекрёстку, но можно продолжать уже начатое движение (впрочем, в некоторых странах светофоры вместо жёлтого имеют оранжевый фонарь).
• На железнодорожном светофоре. Жёлтый сигнал разрешает проследовать со скоростью не более 60 км/ч, при этом следующий светофор «закрыт». А также 2 жёлтых сигнала означает следовать на боковой путь со скоростью не более 60 км/ч.
• На дорогах некоторых стран, включая Россию, встречается мигающий жёлтый сигнал, означающий общий призыв к осторожности.
• В автомобильных гонках жёлтый флаг тоже означает призыв к осторожности. В частности, жёлтый флаг запрещает обгон.
• Жёлтая карточка в футболе означает предупреждение, в отличие от красной карточки, означающей немедленное удаление с поля. Жёлтая карточка используется и в других видах спорта. В регби она означает удаление на 10 минут.
• Жёлтый цвет используют в маркировке для слабовидящих: им окрашивают блоки Брайля, бордюры, ступени, жёлтые круги наносят на стеклянные двери.
• В России вре́менные дорожные знаки, а также таблички «объезд» имеют жёлтый фон.

В вексиллологии[править | править код]

Прочее о жёлтом цвете[править | править код]

• «Жёлтый цвет» — одно из названий растения Девясил (Inula).
• Жёлтой прессой называется низкопробная пресса, гонящаяся за сенсациями (часто дутыми или вымышленными) и сплетнями. Этот термин происходит от комикса «Жёлтый ребёнок» (The Yellow Kid), печатавшегося в 1894—1898 годах в газетах Нью-Йорк Уорлд (New York World), издаваемой Джозефом Пулитцером, и Нью-Йорк Джорнал Америкэн. Обе газеты, кроме печатания комикса, были известны тем, что сообщали об убийствах, несчастных случаях на пожарах и т. п. с целью развлечь своих читателей. Кроме того, они начали между собой полемику из-за авторства на комикс. Третья газета назвала их полемику жёлтой прессой, и выражение стало крылатым. По другой версии, название пошло от оттенка низкокачественной дешёвой бумаги, на которой печатались низкопробные издания.
• Жёлтые страницы — раздел телефонного справочника, содержащий телефоны деловых организаций и учреждений, отсортированных по категориям. В бумажных справочниках этот раздел печатается на бумаге жёлтого цвета.
• Такси в Нью-Йорке и в некоторых других местах, школьные автобусы в Канаде и США и некоторые автобусы в Великобритании красят в жёлтый цвет.
• Жёлтым цветом выкрашены почтовые ящики на Украине, в Литве, Хорватии, Германии, Франции.
• Долгое время в Нидерландах жёлтый был цветом общественного транспорта. В него красили автобусы, трамваи и пассажирские поезда.
• Жёлтый чемодан — символ ежегодного фестиваля Kazantip.
• Неопытного человека называют желторотым, потому что у многих птиц клюв птенцов жёлтый.
• Жёлтый цвет иногда символизирует счастье и покой.
• Жёлтый дом — разговорный термин, означающий психиатрическую лечебницу. Стены в психиатрических лечебницах часто красили в жёлтый цвет. Считалось, что это действует успокаивающе на пациентов.
• Жёлтым металлом часто называют золото. Фасмер указывает, что слово «золото» произошло от слов, обозначающих цвет^[15].
• Некоторые сборники документов называются жёлтыми книгами.
• В настоящее время во всем мире признаны смайлы жёлтого цвета.
• В инкской узелковой письменности кипу жёлтый цвет обозначал золото (например, военная добыча, состоявшая из золота весом во столько-то единиц измерения^[16]; однако какие именно единицы использовались из инкской системы мер и весов — неизвестно), а также кукурузу (при наличии вставленного в главный шнур маленького кукурузного початка, имевшего значение ключа для прочтения кипу). Например, жёлтая нить означала кукурузу, и если к ней была привязана синяя нить (определённая провинция) с тем или иным числом узелков, то это говорило о том или ином урожае в этой провинции. На нитях археологических кипу встречается реже всего.
• Жёлтенький билет — бытовое название русских бумажных денежных знаков, достоинством в 1 рубль, имевших светло-коричневый цвет. Жёлтый билет — свидетельство на проживание, выдававшееся проститутке взамен паспорта.
• Корпус Синестро из комиксов DC использует Жёлтые Кольца Силы.

Астрономия[править | править код]

В государственной символике России жёлтый цвет, как и в иконописи, заменял золотой. Его использовали в гербе: двуглавый орел был золотым, а также короны и скипетр. Стяги с золотым львом на красном поле сопровождали великих князей Владимирских. В определённые эпохи золотым был фон герба России (как, например, в эпоху Ивана Грозного). Затем сам орел становится золотым и изображается на белом фоне.

В царствование императора Александра II председателем геральдической палаты Российской империи бароном Кене внимание государя было обращено на то, что цвета государственного флага России не совпадают с цветами герба (что шло вразрез с правилами геральдики). И Указом Александра II от 11 июня 1858 года был введён чёрно-золотой-белый «флаг гербовых цветов»: «Описание Высочайше утверждённого рисунка расположения гербовых цветов Империи на знаменах, флагах и других предметах, употребляемых для украшений при торжественных случаях. Расположение сих цветов горизонтальное, верхняя полоса чёрная, средняя жёлтая (или золотая), а нижняя белая (или серебряная). Первые полосы соответствуют чёрному государственному орлу в жёлтом поле, и кокарда из сих двух цветов была основана императором Павлом I, между тем как знамена и другие украшения из сих цветов употреблялись уже во времена царствования императрицы Анны Иоанновны. Нижняя полоса белая или серебряная соответствует кокарде Петра Великого и императрицы Екатерины II; император же Александр I, после взятия Парижа в 1814 году, соединил правильную гербовую кокарду с древней Петра Великого, которая соответствует белому или серебряному всаднику (Св. Георгию) в московском гербе»^[17].

1. ↑ Артюшин Л. Ф. Цвет // Физическая энциклопедия : [в 5 т.] / Гл. ред. А. М. Прохоров. — М.: Большая российская энциклопедия, 1999. — Т. 5: Стробоскопические приборы — Яркость. — С. 419. — 692 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-85270-101-7.
2. ↑ Ожегов С. И. Словарь русского языка. — 10-е изд. — Мю: Советская Энциклопедия, 1973.
3. ↑ Орфографический словарь русского языка / Под ред. С.Г.Бархударова, И. Ф. Протченко, Л. И. Скворцова. — 15-е изд. — М.: Русский язык, 1978.
4. ↑ Русский цвет. М.: Издательский Дом «Экономическая газета», 2011.
5. ↑ Кирсанова, Р. М. Костюм в русской художественной культуре XVIII — первой половины XX в.: опыт энциклопедии / Р. М. Кирсанова; под ред. Т. Г. Морозовой, В. Д. Синюкова. — М.: Большая Рос. энцикл., 1995.
6. ↑ Символика цвета
7. ↑ Кручкин Ю. Большой современный русско-монгольский — монгольско-русский словарь. М. 2006.
8. ↑ С. М. Соловьёв. Изобразительные средства в творчестве Ф. М. Достоевского. М.: Советский писатель, 1979. С. 219—220.
9. ↑ От редактора. — Александр Блок. Собрание сочинений в восьми томах. Том первый: Стихотворения 1897—1904. Вступительная статья, подготовка текста и примечания Вл. Орлова. М.—Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. С. 568.
10. ↑ Фабрика Архивная копия от 9 января 2004 на Wayback Machine
11. ↑ Русский цвет. М.: Экономическая газета, 2011. С. 404—405
12. ↑ Бовина Г. и Лыньковский В. «Листья жёлтые» — текст и слова песни в караоке на karaoke.ru
13. ↑ История государственного флага Украины
14. ↑ Государственные и исторические символы Украины (укр.)
15. ↑ золото // Словарь Фасмера
16. ↑ Антонио де ла Каланча. Моральная хроника Ордена Святого Августина в Перу. Том 1., стр. 176 (неопр.). Архивировано 21 августа 2011 года.
17. ↑ Полное собрание законов Российской империи, т. XXXIII, Штаты и табели, № 33289